Дьяков Игорь Викторович
ЧТО НАМ В НАС НЕ НРАВИТСЯ
Семь смертных грехов в русских, как и у всех, но совесть более развита.
Код крови — быть может, самоё главное, что от нас скрывали во все кромешные годы — сложился раньше, отполирован лучше, более жизнестоек. Вот по нему и наносились сокрушительные удары. Расовая война против русских — главнейший факт мировой истории в XX веке.
В русском человеке — в одном — если мерзость, то наимерзейшая, если достоинство — то до святости. Это поражало немцев в Берлине 1945 года. Начинаешь думать, что только в сочетании этих двух несочетаемых компонентов и может существовать современный русский характер.
Дуализм этот сложился в христианской традиции, на излёте исторической России, когда ангажированная властью Церковь уже не очень заботилась о тончайших материях. Секуляризированная, и, в известном смысле пленённая светской, с Петра 1 по сути протестантской, властью. Синодальная Церковь всё чаще начинала разговаривать с паствой языком пропаганды, и разговор о душе -— всегда для русского человека бывший самым животрепещущим, стал слишком формализованным. То есть для обычного человека — "неубедительным".
Думается, раздражение этим явлением выплеснулось в начало XX века. Люди были как бы обижены в лучших чувствах и соучаствовали в разрушении храмов, относясь к ним уже как к райкомам партии.
Неубранная накопившаяся муть, которую раньше тысячелетиями выжигали воинской непрерывно совершенствовавшейся этикой, а также непосредственным обращением к родным и понятным богам периодов как дохристианского, так, в конечном итоге, и христианского, но адаптированного в силу автономности существования безбрежной деревенской России (России не сусальных по сути либеральных писателей-народников-деревенщиков, а России мифов, былин, заговоров на все случаи жизни, России Микулы Селяниновича и Ильи Муромца): так вот, эта муть с начала века и стала извергаться с небывалой силой.
Пошло всесмешение, тоскливо-революционное, и внутренний мир русского человека, иерархичный и своеобразный, вырождался, а мы всё более уподоблялись космополитическим животным, из которых уже во многом состоял так называемый цивилизованный мир.
Мы становились безголовой и бездушной игрушкой в руках тех, кто замыслил новую, уже всемирную, иерархию, противоестественную, противную законам Божеским и человеческим.
Этот процесс, в котором было столько заинтересованных, несколько притормозился Отечественной войной (в духовном смысле война — это нередко благо, как ни кощунственно это звучит для материалиста, который бессмертную свою душу готов запродать пораньше и подороже). Может быть, затормозило наше падение и сталинское правление само по себе.
Сегодня, к великому сожалению, мы находимся у самого дна пропасти, куда столкнули нас, но и куда мы сами ступили. Порядка в государстве не будет до тех пор, пока его коренники — русские — не станут чистыми, не затоскуют по иерархии "снизу доверху", пока в них не пробудится жизненная активность.
Записным традиционалистам обидно, что на собственно православие как на возможную опору в деле возрождения России готовы опереться лишь двое из ста. Они, эти традиционалисты, объявляют наш народ на этом основании чуть ли не внеисторическим.
Но обращаться к Русскому Делу, вцепившись в представление о русских 100-200, а то и 300-летней давности — бессмысленно. Это пахнет снобизмом и равнодушием к конечной победе.
То же можно сказать и о кабинетной реконструкции чистого язычества, и об идеализированном сталинизме. Не говоря уж о советском тоталитаризме последних перед перестройкой десятилетий.
Эта идейная "партийность", на наш взгляд, нынче узколоба и порождена интеллигентской гордыней и произволом мысли. То есть, она безответственна.
С другой стороны, всё это может и должно идти в дело, в Русское Дело. Всё это сосуществует сегодня в душе современного русского человека, давно истосковавшегося по свободному творчеству, Русскому Синтезу — в коем проявляется задавленная формулярами стихийная гениальность нашего народа.
Итак, не канализировать настойчиво. И не смешивать бездумно. Разгадать тот, возможно, неназываемый ингредиент, о котором косвенно выразился Василий Розанов: "Посмотришь на русского мужика острым глазком, посмотрит он на тебя острым глазком — и всё понятно, можно уж больше ничего и не говорить". Что делать, чтобы разгадать?
Эта загадочная добавка к идеологемам, причудливо живущим в наших душах, и есть выражение голоса крови, кода крови, психологического, или расового, если хотите, соответствия. Если выразиться проще — способность узнавать своё и своего сквозь благоприобретенные наросты. Кровь превыше идеологии — хотя, быть может, нам нередко кажется, что идея — превыше крови. Странно, но правда — и то, и другое.
Ждать харизматического лидера можно до скончания века. Но ускорить этот процесс можно лишь в братском единении русских, способных отринуть до времени на второй план идейную непримиримость и зуд-желание быть непохожим ни на кого.
Национально возлюбить друг друга, залюбоваться неповторимостью того самого взгляда "острым глазком". Это и будет первой жертвой, без которой никакое дело не поставить.
Отказ от идейной отмороженности (в том числе и солнцепоклонников) позволит приблизить счастливый момент создания единого русского фронта, который было создался, да распался на мелкие осколки из-за вождизма, национальной неразборчивости-неграмотности, провокаторства и идейной зацикленности, которая очень часто выглядела и выглядит тем более неубедительно, что носителями её являлись неофиты-верхогляды.
Смешно н грустно видеть в бывшем работнике ЦК КПСС — пусть даже хорошем и искреннем человеке — православного фундаменталиста, чуть ли не столпника; в бывшем разудалом командире стройотрядов — "крутого" националиста; во вчерашнем рок-музыканте — новоявленного из глубин тысячелетий волхва. Хотя, подчеркну, произошедшие в них перемены могут быть глубокими и выстраданными, но в безбрежный их фундаментализм верится плохо — уж это-то "острый глазок" про себя отметит.
Надо добавить, что идеализация русского народа ему же боком выходит. Это всегда другая сторона интеллигентского всезнайства, стремления пожертвовать собой тогда, когда это никому не нужно — смирение паче гордости в наивысшем его проявлении.
Допрыгались с "богоносцем" и лошадушками!
В народе нашем есть и женские капризы, и трусоватость, и лень, и нелюбопытство, и нелюбовь друг к другу, и тяга уесть своих, понравившись даже врагам (почти к предательству), даже некий мазохизм (шахтеры и офицеры). Каждая из этих бед современного русского человека заслуживает отдельного разговора и поиска отдельных противоядий.
Это надо учитывать, об этом прямо говорить. Но — как свои своим. Как "сами такие же", но осознавшие жизненную необходимость выдавить из себя эти гадости.
При всём том наш народ всё равно самый лучший — о других и говорить-то нам некогда, неохота и неинтересно.
1997