ЧРЕВО ЕВРОПЫ или СЛАДКОЕ ДЕРЬМО

ЧРЕВО ЕВРОПЫ

(Заметки о Париже)

Он ткёт Парижу, как паук,

Историю сего притона...

Борис ПАСТЕРНАК

(из стихотворения «Бальзак»).

МИТРОФАНУШКА:

- Душа моя принадлежит короне французской!

(Денис Фонвизин, «Недоросль»).

В аэропорту «Шарль де Голль» - длинный горизонтальный эскалатор. Вдоль - голые пупырчатые стены, на которые просится копия «Бородинской панорамы». Никто ничего не проверяет, провози хоть пуд героина. Чемоданы без бирок. Чувствуется подзабытая у нас бестолковщина. На дорогах пробки. Первое впечатление от Парижа - грязь и обилие негров и «магрибцев». Улицы почти в центре замызганы донельзя. Негра негром, а араба арабом назвать нельзя - сегрегация! Можешь схлопотать срок от года до пяти. В этом законе, как ни парадоксально, заложено понимание по умолчанию, что и то, и другое плохо.

Попутно набираешься практических знаний. 1 доллар - около 7 франков, 1 франк - 4 рубля. Обед на двоих в китайском ресторане, коих много, как и подобает 200-миллионной диаспоре с мощной резидентурой - 80-100 франков. Метро - 8 франков (10 поездок - 55).

В метро царит эстетика гильотины - плотные железные двери, тугие турникеты. Все блестит холодом. Грязь, негры. Возможна проверка на выходе, поэтому просят сохранять билеты до конца пути. Скамейки в вагонах расположены поперек движения. Двери большей частью не автоматические. Названия станций не объявляются.

Но послушаем экскурсовода.

«Франциск I вышел из испанского плена ценой двоих сыновей (они пошли в заложники)...

Площадь Вогёзов названа в честь провинции, первой заплатившей налоги в казну. Место дуэлей. Поставили в центре статую Людовика XIII, чтобы не затевали дуэли, стесняясь действующего короля. Не помогло...

Площадь Бастилии. Самая большая башня этой тюрьмы называлась башней Свободы. В крепости 18 месяцев сиживал Вольтер. А Дидро обиделся, что его посадили в тюрьму не столь престижную. На месте Бастилии стоял 170-тонный Слон, - одно из следствий египтомании того времени. В нем, «как известно», жил Гаврош. Сейчас стоит колонна. На ней 560 имен расстрелянных в 1830 году. Повод почти случайный. Главное, отгрохать нечто грандиозное. В подножие врыта шкатулка с... Декларацией прав человека. То есть поучение всему миру, не меньше, у свидетельства собственной, почти польской, невменяемости. Завершает колонну Меркурий с Моген-Довидом на шлеме. Вот такие права вот такого человека...

Генрих II справлял двойную свадьбу. На радостях устроил рыцарский турнир. Сам сразился с неким шотландцем лордом Монтгомери. Сшиблись. А потом тот ему случайно «попал в глазик». Пытались глаз заменить, для этого убили нескольких заключенных - это в духе того времени. Промывали яичным желтком. Но, видимо, был задет мозг. На 42-м году жизни король скончался...»

Думается невольно: или подобные истории - послереволюционное ёрничество в отношении королевской Франции, или сама французская история - это жизнь вне морали.

Гран Опера (опера Гарнье) - в лесах. Её реставрируют бесконечно. Внутри - статуи четырёх французских композиторов - Рамо, Гендель, Люли и еще кто-то. Всё усыпано масонской символикой. Над Генделем - неизменный Моген-Довид. Всё в мраморных чувственных кружевах. Композиторы, естественно, в дюже вдохновенных позах.

Вандомская колонна отлита из 1250 пушек, взятых в Аустерлице в 1806 году. То есть половина пушек - наши. Наши же большие пушки числом восемнадцать стоят у Дома Инвалидов, где находится военный музей. Стоят на лафетах, а не лежат, но всё равно обидно. Странно, что в 1814 году, при взятии Парижа, они не были вывезены. Очень странно!

Вокруг колонны - престижнейшие отели, в частности, отель «Риц», из которого выехала в свой последний путь в стельку пьяная кампания, включавшая «принцессу Ди». Какой-то Луи выкупил у города землю нынешней площади и построил по кругу... фасады - на большее денег не хватило. Но предприимчивый потомок ростовщиков выставил сие на продажу с условием: строиться, но ни в одной детали фасады не изменять. Занимался строительством архитектор Монсар, - отсюда название мансарда. Здесь впервые мансардный метод был употреблен.

Неподалёку - площадь Согласия. На ней гильотинировали 2700 человек. Но это ещё не самое кровавое место Парижа. Рядом с бывшим «Чревом Парижа» - рынком, стоит фонтан Невинных. Так вот в этом районе было обнаружено от трех до пяти миллионов скелетов со следами насильственной смерти. Кто эти убитые - экскурсоводы не знают. На площади же Согласия сейчас - радостное колесо обозрения, фонтаны, которые окружены восемью аллегорическими статуями французских городов (скульптор, естественно, слепил одну из них - «Лилль» - со своей любовницы. Это для Парижа вполне органично). Здесь казнили и короля, и Марию Антуанетту. Её содержали в жутких условиях в крепости Консьержери вместе с детьми. Сын умер от туберкулёза. Держалась она достойно и погибла в 36 лет от изобретения доктора Гильотена, который считал, что его детище - самое гуманное, ибо человек перед казнью из неприятных ощущений испытывает только холодок падающего ножа. Сам доктор впечатлениями не поделился: его голова тоже отскочила в «гуманную» корзину с опилками.

С королями искрометные французы обошлись с запредельным варварством. В революцию они повыбрасывали прах всех усопших, черепа радостно катали по горкам. А живущего, как известно, казнили. Тела свалили в известковую яму. Лишь при Наполеоне III прах перенесли. Сейчас он находится в «спальном районе» Сен-Дени, обсиженном неграми и педиками. Но и это еще не всё. Сердца Людовиков XIII и ХIV были в своё время забальзамированы. Так некто Сен-Мартен, революционный художник, одно из них стёр в порошок, чтобы добавить в краску. Краской с примесью королевского праха он написал дрянной натюрморт (вот уж действительно «мёртвая природа»!), а второе сердце позднее было выкуплено (!) Наполеоном III за золотую табакерку. Сатанизм чистой воды!

Но экскурсовод добавляет представлений о расчудесной французской истории, которая есть во многом отражение чудовищного национального характера.

Вот симпатичный дом-дворецик. Здесь жила Маргарита Валуа, королевская жёнка, менявшая любовников, как перчатки. С каждой переменой король подыскивал ей новое место жительства - ну не могла она иначе! Любовники, как правило, мерли или погибали на дуэлях. Сентиментальная Маргарита не нашла ничего лучшего, чем носить забальзамированные сердца своих ухажёров в фижмах своего средневеково-пышного платья. И у этих извращенцев «мы» двести лет учились «общечеловеческим ценностям»!

Свет высший лопотал на французском среди Святой Руси - нынче парижские кафешки под открытым небом напоминают болото с квакающими лягушками. Ещё в начале XVIII века, когда Париж практически еще был Лютецией - задворками Киева, по выражению нашей Ярославны, Петруша, устроив дворец в пригороде Собчакограда, назвал его умильно Монплезир.

Отвратительное подражательство длилось и множилось через гувернёров и французские романы. Пушкина французы ценят только за то, что он разговаривал и писал по-французски. И не те, не те вдвинуты в первый ряд классиков русской литературы!

Нынче кажется за благое дело вовсе вычеркнуть весь «офранцуженный» пласт так называемо русской культуры. Все эти «Москвы-Парижи» и «Нормандии-Неманы». Кино тоже просеять. Всё равно каждого видного актёра протаскивают через отвратительные роли, мажут. То педик Депардье, то антифашист Делон, то американствующий Бельмондо. Не говоря уж о главе французских «голубых» Жане Маре (кстати, фамилия переводится как Иван Болотников), чмо болотном, открыто жившем с неким Кокто. Даже родная мать стеснялась такого сыночка...

Характерно, что «Три мушкетера» с Милен Демонжо - фильм русско-арийский, мужской и веселый, у нас по ТВ так и не показывают, несмотря на то, что наше поколение на нём взрастало, чуя близкое по духу, но, увы, утонувшее в либерально-еврейском болоте искусство.

По воскресеньям на Елисейских полях торгуют филателисты. Мы подошли к огромной коробке с марками и увидели сверху сцепку из трех марок рейха, с Гитлером. Сколько ни рылись потом в коробе, ничего подобного не обнаружили, хотя Гитлеру Франция обязана не только передачей останков сына Наполеона, столь «дефицитных» после революционных погромов, но и тем, что Париж оказался нетронутым. Для бывшего венского художника Париж был символом европейской культуры-мультуры!

Одним из её сокровенных символов несомненно является Пантеон, где хранится прах многих - от английского шпиона Вольтера и мочеиспускателя Руссо - морального урода-просветителя, сдавшего всех своих детей в приют, от председателя Сионской Общины Виктора Гюго и злостного кощунника Дидро до достойной мадам Жюлио-Кюри. Здание построено по обету захворавшего Людовика XV («если, мол, не помру, Пантеон отстрою»). В нём ходит туда-сюда маятник Фуко (слава Богу, снятый в Исаакиевском). Купол того же Исаакия, как и вашингтонского Капитолия, - именно «пантеоновский».

Отголоски истинной древности - рядом. Например, университет, основанный бельгийским монахом Робером де Сорбонном. Деньги на постройку зданий дал Ришелье, упокоенный неподалеку от Сорбонны с её 16-ю факультетами в часовне св. Урсулы. Рядом же - музей Клюни, славящийся своими гобеленами, и самым знаменитым, - изображающим даму с единорогом. Это средневековый символ верности и охраны на время отсутствия ушедшего в крестовый поход ли, на грабёж или просто по делам мужа-рыцаря...

Величественным символом европейской культуры стал также Кодекс Наполеона. Его сегодняшнее материальное выражение - здание Сената, где все кресла - разные. Однажды их сделали для конкретных людей. Когда же пришли другие, то порой громила ёрзал в крохотном креслице карлика, а полутораметровый (как Наполеон) сенатор чуть ли не лежал в кресле-диване ушедшего на покой циклопа. Рядом - мост Александра III, в который упирается улица Черчилля. Сам лорд Мальборо изображен тут же, весьма уважительно. Задумчивое выражение бульдожьей перекошенной физиономии с сигарой говорит о погружении в составление фултонской речи. Каменный лорд, по-видимому, затевает «холодную войну» и строит «железный занавес», о котором порой вспоминаешь с ностальгией. Рядом бы - сидящего Сталина!... Но неподалеку - улица Франклина Рузвельта с одноименной станцией метро.

...А через десять минут после покупки марок с изображением венского художника мимо чуть ли не с гиканьем и свистом промчалась по бульварам автоколонна, изукрашенная Моген-Довидами. Машины были набиты раввинами и прочими победителями во Второй Мировой войне.

Символичное сочетание фактов!

... После 1812 года, когда начали строить железную дорогу, решили сделать колею на 8,5 сантиметров шире, чем в Европе. Память о нашествии и знание нрава европейского подсказало это решение. Но память иссякала под напором окультуривания по-французски.

На улице Риволи, тянущейся вдоль Сены, жили Тургенев и Красин, Герцен и Ленин. Жили, естественно, в разное время, но душком пропитывались одним. (Кроме Тургенева, которого извиняет его миссия резидента императорской России).

Многие пускают умильные слезы по поводу «русских» названий парижских улиц. Но названия «Севастополь» и «Одесса» есть лишь память о варварских бомбардировок наших городов в Крымскую войну. Скрепя сердце, увековечили Сталинград. Мост же Александра III - просто подарок русского царя. Это-то ещё ладно. Но как понять, что растроганный тогдашней франко-русской дружбой император подарил шестую, внешнюю, гробницу Наполеона? Сделанная из красного порфира, она стала достопримечательностью Парижа и предметом гордости искрометных. Но вокруг неё мозаикой выложены названия городов, покоренных злобным карликом, которому в своё время отказали, когда он просился на русскую службу. И среди названий тех - Москва! Значит, русский царь, вроде как самый русский за век-полтора, приносит в дар - ладно мост! - знаковую дорогостоящую вещь, возвеличивающую кровавого вероломного врага, да еще попирающую название древней русской столицы! А ведь ещё были живы многие участники сражений «французского года» (так именовали в народе 1812-й). Это все равно что Путин сегодня подарил бы вдове Дудаева, к примеру, золотой кинжал в знак уважения перед памятью мужа. А что? Дудаева готовили спецслужбы, как «наши», так и «ихние». Так что в память о совместной деликатной работе это вполне возможно.

Становится понятным, почему иные русские генералы обеспечили бегство Наполеона. Старшим «братом» он был для них, с самого «Великого Востока Франции» изволил прибыть с 600 тысячами обучателями «общечеловеческим ценностям».

«О, Париж!» - воздыхали русские дамы и вертопрахи, о чьём типаже Пушкин писал в «Графе Нулине»:

...Где промотал он в вихре моды

Свои грядущие доходы.

Себя казать, как чудный зверь,

В Петрополь едет он теперь...

Дальше идет перечисление «общечеловеческих ценностей», привозимых обычно вертопрахами из Парижа и усиленно рекламируемых как «писк» очередной моды на пагубу собственному Отечеству.

«О, Париж!» - уже не вздыхали люди со стеклянеющими взглядами при вступлении в масонские ложи, люди, сознательно предающие родину, подчиняясь закордонным центрам управления - ложам-матерям. И становилась Россия в их представлении и в их действиях всего лишь «провинцией» какого-нибудь «Великого Востока Франции». И прислушивались они к «общественному мнению» «самого Парижа», читали парижские газеты и французские романы. И разъедал сентиментализм кремневую, арийскую Русь, вскормленную народной мудростью и святоотеческими преданиями.

И уже не воспринимается 1917-й как внезапная катастрофа, - всего лишь естественный этап в 200-летней деградации русского правящего строя, зараженного то англоманией, то германофильством, а то и просто «офранцузившегося». От «невинного мага» Калиостро и прочих властителей дум парижских салонов до Большой Русской Могилы - путь не столь длинный, как может показаться на первый взгляд.

Лувр - от франкского «laua» (замок). Построен был для защиты острова Сите на время отсутствия короля. От башен, похожих на шахматную «туру», от могучих и «мужских», аскетических стен ничего, кроме части фундамента, не осталось. С грустью смотришь на могучую, квадратную в сечении, башню замка Консержери, с которой, по преданию, король Филипп Красивый наблюдал за сожжением тамплиеров. Жаль, недожёг, и сам вскоре погиб от рук оставшихся. Тогда-то и началось победоносное нашествие иудействующих на Старый Свет...

Фасады нынешнего Лувра были выстроены Клодом Перро - кузеном знаменитого сказочника, медиком и архитектором. То есть почти всё «королевское величие» Лувра, а, главное, его «масштабность», созданы немногим боле ста лет назад. Он напоминает прекрасно оформленную коробку из-под обуви. Что-то картонно-фанерное во всём облике дворца. Тем более если знать, что внутри это голые стены с развешанными по ним картинами. Шедевры теряются среди не-шедевров. Боттичелли и Джотто «повешены» в ряд. Рафаэль и Леонардо - тоже. «Джоконда» выделена в отдельный сейф бронированного стекла, но сейф этот находится в огромном зале, чуть не в три ряда увешанном картинами. Впечатление такое, что кто-то просто произдевался над действительно высочайшими проявлениями европейского художественного гения.

Палевого мрамора Ника без головы на фоне бетонной стены встречает вас, паря по-над главной лестницей... Это впечатляет. Но не больше, чем вход в Русский музей. Венера Милосская - с головой, но, видимо, приставленной позднее и довольно банальной. Остальное - римские «копии» с греческих статуй. Статуй, которых, судя по честным выводам честных историков, скорее всего, не существовало. Запасники практически пусты. Всё выставленное - серийно. А вот этрусков - мало. Меньше, чем ожидалось. И все головы - узнаваемые по знакомым. «Рязанские», можно сказать, лица. Но, как говорили римляне, «этрусское не читается». Так решено было основательно: во Франции вопросами происхождения языка заниматься не рекомендуется. Всё, дескать, и так ясно. Это как с пресловутым «холокостом»: сомневаешься, значит, злодей, причём подсудный. А тот факт, что великий русский учёный Пётр Орешкин, расшифровав этрусские, шумерские и египетские надписи, пришёл к выводу об их древнерусском происхождении, - есть кошмарный сон соответствующих «специалистов» начиная с пресловутого Шампольона...

Перестройка Большого Лувра шла в 1983-1993 годах - аккурат в период мировой перестройки, заправляемой масонерией. Колоссального кощунства стеклянные пирамиды, бесконечные эскалаторы, бетонные стены и сверкающая сталь, вмонтированные тогда в остатки старины, довершают картину глумления. Это тоже типично для Парижа.

Любят нынешние искрометные всобачить в худо-бедно исторический ансамбль какое-нибудь модернистское уродство. Например, у церкви Сен-Эсташ, где крестили кардиналов, лежит громадная каменная голова с ухом: оно, надо понимать, слушает органную музыку, концерты которой иногда даются в храме. Но самым видным издевательством является так называемый центр Помпиду. Он «красуется» в самом центре Парижа вынесенными наружу трубами, коллекторами, воздухозаборниками. Внутри труб пущена вода на случай пожара: в расслабляющем местном климате она не замерзает. Удивительно, как не прицепили наружу прозрачные туалеты.

Но традиция эта - давняя. Ещё одна достопримечательность - построенная при Бонапартии церковь св. Мадлен. Вылитый Парфенон. Единственная церковь без креста. Чтобы подчеркнуть ее сатанинскую, глумливую суть, современные французы повесили на ее фасаде гигантское изображение Христа в красных тонах. Изображение... без лица. Видать, таким образом оформили ожидание своего Машиаха.

Шокировать публику «лучшие умы Франции» стремились всегда. Сто лет назад таким шоком для парижан, недавно залечивших раны, нанесенные дикостями коммунаров, стала Эйфелева башня.

1-я Всемирная выставка была в 1867-м, вторая - в 1889-м. Ко второй-то и решили искрометные отгрохать нечто грандиозное, что олицетворяло бы победоносную поступь технического прогресса. Было рассмотрено 700 проектов, среди которых была и монструальная лейка, из которой вытекало бы «миро» прогресса. Но победил... Шухов. Русский инженер. Конечно, башня - Эйфелева, потому что Эйфель купил права у двух почти безымянных инженеров, втихую «перенявших» шуховский опыт возведения подобных сооружений, а также нашел деньги на строительство. За то и прославлен, его монумент стоит у башни, его фейс изображен на 200-франковой купюре, безвкусной и ядовито-броской, как и все остальные бумажные деньги Франции.

Вес башни 7 тысяч тонн. В ней 2,5 миллиона заклёпок. Давление на землю, как у человека - 4 килограмма на сантиметр. Сооружение прочное: даже при ветре в 160 км/час отклонение всего 15 см. На башне три уровня для обозрения: 57 м, 114 м и 286 м. Поначалу рассчитывали на 20 лет её использования, но депутации парижан продлили существование башни. На ней была установлена радиоантенна, с помощью которой, кстати, в 1917 году была разоблачена Мата Хари. Во время строительства погиб один рабочий. Но в 20-е-30-е годы пришла мода на самоубийства. Эсэсовцы тренировали здесь прыжки с парашютом. В 1920, 1934 и в 1962 годах были предотвращены диверсии против символа Парижа. В последний раз чуть не взорвали северную «лапу». Рухнула бы тогда башня аккурат в Сену. И не приносила бы ежегодного дохода от 7 миллионов туристов. Подъем на первый уровень - 22 франка, на последний - 62. Плюс всякоразные придумки, повышающие прибыльность объекта.

Вопрос «смелость или издевательство?» методично возникает в самых «раскрученных» местах Парижа.

Вот три его арки, как бы нанизанные на ось. Осмыслим их.

Первая арка, стоящая между Лувром и садом Тюильри (от французского «черепица») - копия византийской. Колесница - из Венеции (увезена из Византии же). Итак, вдвойне краденое есть подлинно французское. Идём дальше.

Триумфальная арка на Елисейских полях была задумана в 1806 году и строилась лет тридцать. Потому вобрала в себя немало параноидального. Во-первых, она создавалась как символ победы разгромленной Великой Армии. И непонятно, что мешает немцам в таком случае отгрохать Арку в честь побед III рейха и возвеличить ее в памятник архитектуры, да ещё и брать деньги за влаз наверх. Во-вторых, барельеф с революционной бравурной символикой означает, в частности, возвеличивание гильотины и погромов в Вандее и других нормальных провинциях тогдашней Франции. То есть радость по поводу истребления двух миллионов французов революционными людоедами. В-третьих, другой барельеф - взятие Вены - был актуален всего несколько лет. Позднее он до такой степени стал абсурден, что даже Наполеон приказал его задрапировать, когда его свадебный кортеж с Марией-Луизой Австрийской на борту въезжал в сии знаменитые места. Внутри высечены имена 560 бригадных генералов и офицеров, погибших в ходе безумных кампаний злобного коротышки. Почему-то забыли при этом папу Гюго. Тот обиделся, но написал роман «Триумфальная арка», который прославил памятник не меньше, чем впоследствии изготовители фильмов и открыток. Вокруг арки - сто столбиков, олицетворяющих «сто дней» Наполеона до Ватерлоо. На ней, на высоте 45 метров - туристы, могущие осмотреть всю «ось» - от украденной в Италии арки с украденной итальянцами конной группой до совершенного уродства арки на площади Дефанс - стекло-мраморного 110-метрового монстра в центре парижского Сити.

Эта последняя арка стоит на холме Поющего Петуха. А весь Сити - на гигантской бетонной плите. Дело в том, что владельцы земли не уступали права на строительство, а жаждущие хотели непременно быть «на оси». Теперь здесь расположены офисы 1200 кампаний с годовым оборотом 270 млрд. долларов. Небоскребы общей площадью в 2,5 млн. квадратов стоят на сваях. Под плитой - 26 галерей, по которым проложены коммуникации.

Стоишь на ветродуе под аркой, и наслаждаешься достижениями нечеловеческого гения. Вот бронзовый большой палец высотой метров в десять торчит из земли (плиты); вот последователи Корбюзье наваляли защитного цвета дома-столбы с окнами-пещерами (20 тысяч здесь живущих окрестили «троглодитами»); а вот и заветная цель масонерии - огромная человеческая голова со спиленным черепом и вынутым мозгом. На арку не залезешь - в её стойках - министерство оборудования. Но и залезать не хочется. Из этого кошмарного прообраза наступающего тысячелетия хочется как можно скорее удрать.

Монмартр происходит от слов «mons» - холм, и «martin» - мученик, и, таким образом, переводится как «мученики холма». Когда-то в Галлии, ещё языческой, проповедовал св. Дионисий, по преданию - ученик апостола Павла. Дело было на Сите. Когда его схватили и решили казнить, то повели на Монмартр, где стоял языческий идол. Святого повели на холм, и нынче путь следования его на казнь - экскурсионный маршрут.

Не желая идти до вершины, палачи отрубили голову св. Дионисию почти у подножья Монмартра. Но, согласно легенде, святой взял в руки собственную голову и еще некоторое время шёл - таким он и изображён на фасаде Нотр-Дам. На место этого события прибыл в свое время с шестью соратниками Игнатий Лойола. Они прожили тут неделю и вышли на свет божий с идеей создания ордена иезуитов.

В XIII веке на Монмартре был основан монастырь бенедиктинок. 23 женщины отстроились, разбили обильные сады, но в революцию всё было порушено-разграблено. Последнюю настоятельницу - 72-летнюю г-жу Рошешуар, гильотинировали в 1789 году. Она не слышала приговора и не видела своих палачей, потому что была глуха и слепа.

А дальше, по мере спиралевидного маршрута к вершине, туристам рассказывают много интересного о хулиганах-художниках, о беспутных, но вошедших в историю, бабенках и прочей богемной дребедени. Тут жил Жан Маре со своим миньоном, тут траванулась Далида, и ей поставили бюст, похожий на завлекаловку у публичного дома. Площадь названа... её именем. В наглухо закрытых особняках по сей день живут на Монмартре инкогнито всякие французские знаменитости. Может быть, через несколько лет приезжий турист узрит здесь изваяние ампулы с героином, от которого скончался очередной великий шансонье, или гигантской винной бочки, выпитой до безвременной кончины знаменитейшей французской киноактрисой. С них станется...

Не обходится и без зловредности. Рассказывают, что на Елисейских полях платаны были изгрызаны лошадьми наших казачков. Кони голодали, пока их хозяева наслаждались парижским дамским обществом. Пикантная история, коих немало присочинили «завернутые» на «шершеляфамах» французы. Но это ещё куда ни шло. На Монмартре рассказывают другое, похлеще.

В 1814 году целой на горе осталась одна мельница, и с ней искрометные связывают еще одну характерно-«красивую» историю. Будто бы хозяин мельницы с сыновьями, отражая наступление русских казаков, уложил их сотни и отступил. Казаки же, захватив в плен героического сына мельника, содрали с него (конечно, живого) кожу, и... распяли на крыльях родовой мельницы. На месте сем французы поставили бы еще одну Триумфальную арку, но есть единственная оставшаяся мельница из сотен, разгромленных искрометными революционерами.

Подобные «мули» пекутся со времён средневекового парижского архиепископа, буквально изображавшего русских людоедами и кровопийцами. Этот подход позволяет содержать в Париже несколько чеченских информационных агентств. Позволяет и хамить нам по поводу Чечни и многого другого. Позволяет не учитывать французские боеголовки и шарахать испытательные взрывы на атолле Моруроа, плюя на мировое общественное мнение.

Венчает вершину Монмартра пятикупольный собор - знаменитый Сакре-Кёр (Сердца Иисусова). Он построен в память о расстрелянных в одну из французских революций XIX века и завершен только в 1918 году. И слишком напоминает некое святилище фаллического культа.

Если со временем строительства Сакре-Кёр всё ясно, то Нотр-Дам, мало интересный французам и «гостям столицы» до романа Виктора Гюго, ну никак не мог быть возведен ранее XVII века. На соборе относительно недавно пристроена «средневековая» башня и несколько скульптур, изображающих апостолов. В одном из них скульптор изобразил... себя. Подобные вольности - обычное для этой местности дело. Тут даже враги академика Фоменко со товарищи ничего не смогут возразить. Туф из парижских каменоломен - а из него и построен собор - выветривается и разрушается в пределах нескольких поколений, - какое уж тут XI век! И, как и Святая София в Стамбуле, он нисколечко не осел, несмотря на гигантскую массу и «островное» положение. Это тоже «большая фома», как говаривал Воннегут. Иными словами, долговременное надувательство, как и многое, слишком многое в Париже.

Единственный раз совсем не захотелось справедливо иронизировать в католическую страстную пятницу. Это единственный день в году, когда на всеобщее обозрение в Нотр-Дам выносят из закрытого хранилища великую святыню Православия - терновый венец Христа.

На пути в заалтарную часть католические священники, похожие на советских завлабов, как водится, собирали деньгу. Изрядная толпа постепенно продвигалась в глубь собора. Справа видны были изваяния Жанны-д`Арк и святой Терезии. Пройдя вдоль анфилады, состоявшей из гробниц настоятелей Нотр-Дам де Пари и каменной резьбы над ними, изображавшей евангельские сюжеты, мы подошли к особому, крытому красным бархатом, столу, над которым возвышались три представителя ватиканского ересиарха. Они были одеты в белые плащи с красными крестами на груди и на спине. А перед ними в стеклянном, украшенном золотыми инкрустациями, футляре, лежал светло-коричневый терновый венец. Венец Христа!.. Каким образом он попал во Францию, я не знаю. Возможно, был выкуплен французскими королями у крестоносцев. Но когда, перекрестясь по-православному и приложившись к этой святыне Православия, ты испытываешь искреннее волнение, думать о тайнах истории не можется. Потом, поостыв, горюешь лишь о том, что реликвия не может «рассказать» о своём прошлом. Как не может «говорить» двусторонняя Туринская плащаница, почти игнорируемая Ватиканом и упрятанная им после попытки каких-то вандалов её поджечь...

Конечно, хорош Люксембургский сад и Флобер в нём. Хорошо прокатиться на кораблике по Сене, полюбоваться на ночной Париж, то и дело пронзаемый, как лагерная зона, мощным прожектором с Эйфелевой башни, попить рому из Мартиники, вспомнить мушкетеров на площади Вогезов, пройтись по трем-четырем средневековым улочкам, оставшимся в Париже после бурной деятельности французских Кагановичей XVIII-XIX веков, по бульвару Монпарнас, в начале которого стоит памятник маршалу Нею, «принцу Московскому».

Но как не узреть извращенности, прущей изо всех парижских щелей!? Как не отвечать на наглые французские вызовы русскому человеку?

Улица Сен-Дени (св. Дионисия) отражает путь Франции в клоаку: от святости в прошлом к оргазму за 200 франков в настоящем. Среди секс-шопов и видео-салонов с гремучей порнографией стоят страшные изношенные дамы, при виде которых вспоминаются бессмертные строки Чуковского:

Выходила к ним горилла,

Им горилла говорила,

Говорила им горилла,

Приговаривала...

Согласно опросам, нет ни одного мужчины в Париже, который не «попробовал» бы однополых сношений. Самые дикие кошмары сторонников чистоты расы в массовом количестве снуют по парижским улицам: черно-синие африканцы, негры с крашеными в желтый цвет кудряшками, толстозадые мулаты с вывороченными лицами идут в обнимку с белыми уже некрасавицами. За неделю пребывания в столице всяких эталонов встретилось только четыре симпатичных женщины, да и то минимум две из них оказались славянками.

Весь этот плавильный котел пронизан чудовищным бюрократизмом. У него есть хорошие стороны, например, в сфере сервиса и правопорядка. Но доносительство развито до предела. Студенты гордятся тем, что им удалось уволить преподавателя только за то, что он никак не прокомментировал успех Ле Пена на выборах. (Надо было публично вознегодовать).

К пониманию нравов французских. Некто Пармантье, фармацевт, завез в Париж картошку из Латинской Америки. Её игнорировали - боялись отравиться. Тогда он засадил два участка и поставил охрану. Искрометным стало завидно и интересно: коль охрана, значит, что-то ценное. И искрометные повыкапывали потаты за милу душу. А Пармантье того и надо было: реклама, раскрутка, доходы...

Француз дрожит за каждую копейку - иначе ему не прожить. Под мостами, у вокзалов прячут от туристических отар раздачу бесплатного супа, - а в очереди в основном белые, многие прилично одеты. Есть, вероятно, и наши идиоты, прикупившиеся на картинки западного рая. Даже в самом центре немало нищих. Есть и такой промысел: напяливает на себя искрометный «золотую» парчу «под Тутанхамона», костюм Белоснежки или глухие «серебряные» доспехи киношного монстра, становится на людном месте и кланяется, когда какая-нибудь сердобольная японка не бросит в котелочек франк-другой.

У нас тоже появилось омерзительное детище демократии - люди-витрины. И вообще, цель этих заметок - ни в коем случае не обелить нашу нынешнюю действительность. Но она во многом именно потому отвратительна, что мы перенимаем (за нас перенимают) западные ценности, многие из которых носят французское клеймо. В парижах становится очевидным, что дальнейшее презрение к своему родному - прошлому, традициям, мировоззрению - смерти подобно.

Трогательны наши эмигранты в церкви св. Александра Невского, благородной, никогда не рушенной. Там у иконы Николая Угодника хранится копия императорской короны. Но без акцента уже почти никто не говорит. Внуки белых офицеров, работавших таксистами, и культурной богемы начала века, вряд ли вспоминают о бившемся в то же время с Мировым Злом бароне Унгерне, в чьей реабилитации по сей день отказывает нынешний режим...

Французы любят только себя, а больше всего не любят «ортодоксов», то есть нас в наших лучших качествах. В них чувствуется жестокость злых детей, сдобренная самоуверенностью, высокомерием и склонностью к безудержной саморекламе. Во всем чувствуется чрезмерность, неуместная игривость, культ гедонизма. Всё почти - противоположность нам. Отсюда глухая к нам ненависть.

«Ортодоксов» французы игнорируют полностью, и обольщаться насчет генонов и ле пенов не стоит. Им чуждо чувство исторической благодарности, как и исторического раскаяния хотя бы за сдачу Колчака генералом Жаненом. Стремиться к взаимопониманию бесполезно - это всегда воспринималось с их стороны как признак нашей слабости.

200-летняя пропагандистская кампания, жертвами которой стали тысячи и тысячи русских людей, продолжается. Пошлым франкоцентризмом отдаёт от таких затей, как отсчет часов до наступления 2000 года, демонстрируемый на Эйфелевой башне, ежесекундный подсчет населения земли, демонстрируемый на площади Бастилии. Дикими показались бы такие замашки в Москве и даже в Лондоне или Берлине. И всё - вне моральной оценки. Вот неподалеку от гробницы Бонапартия продаются платки-знамена наполеоновцев, галуны, макеты пушек, бюсты ублюдка. Даже во время демонстрации тернового венца, после всех налоговых «кордонов» крышка на столике-то под святыней - нет-нет да открывалась... для пожертвований.

Наши женщины мечтают «увидеть Париж, и умереть». Кстати, в известном смысле это типично «женский» город: рюши, банты, кружавчики, цветочки, парфюм, прочие «ызыски», - всё очень эстетично, сладенько и «миленько». Но замешано на лжи и крови. Замешано давно, и, похоже, навсегда...

Мы домыслили Париж и сами влюбились в собственный домысел. Писатели добавили фимиама, и источник интеллигентских мифов, не переставая смердеть, стал благоухать.

«Разгневанно цветут каштаны», точно писал Пастернак...

- Ну, и как тебе Париж? - спросил бывалый друг.

- Вулкан... нечистот.

- Э-э, да ты не был в Нью-Йорке!